Когда греческий император спросил Кирилла, пойдет ли он
к хазарам, тот отвечал, что в такой путь готов отправиться голым и босым.
– Вы восславляете Троицу,– сказал каган за ужином, произнося один из тостов, – а мы единого Бога, как пишут в книгах. Почему так?
Философ на это отвечал:
– Книги проповедуют Слово и Дух. Если один оказывает тебе почести, а твое слово и твой дух не почитает, а другой же почитает всю Троицу, кто из этих двоих воздает тебе большую славу?
В ответ на это еврейский участник полемики спросил:
– Скажи тогда, как может женщина вместить в своем животе, а уж тем более родить Бога, на которого вы не можете даже смотреть?
Философ же, показав на кагана и его первого советника, ответил:
– Если кто-то скажет, что первый советник не может втереться в доверие к кагану, и он же скажет, что последний его слуга может не только это, но и оказать ему почести, то скажите, как следует назвать такого человека:сумасшедшим или разумным?
Тогда в полемику вмешались сарацины и задали Константину Философу вопрос относительно одного обычая, с которым он познакомился еще у сарацинского калифа в Самаре. Речь шла о том, что сарацины имели обыкновение изображать нечистого на наружных стенах тех домов, в которых жили христиане. На каждой христианской двери можно было увидеть лицо дьявола. И сарацины, которые уже давно пытались отравить Константина, спросили:
– Можешь ли ты, философ, понять, что это означает? А он сказал:
– Я вижу лицо демона и думаю, что здесь, в этом доме, живут христиане, а так как демоны вместе с ними жить не могут, они бегут от них наружу. А там, где таких изображений на дверях и стенах нет, они находятся внутри, вместе с людьми...
Второй христианский источник о хазарской полемике дошел до нас в сильно искаженном виде – как легенда о крещении киевлян в Х веке. За этой легендой, в которой представлен один из трех участников спора о трех религиях, а именно Константин Философ – Кирилл (хотя он жил на сотню лет раньше), можно разглядеть документ, который первоначально говорил о хазарской полемике. Если устранить позднейшие наслоения и редакции Х и более поздних веков, то сообщение о хазарской полемике могло бы выглядеть приблизительно так:
Один хазарский каган, весьма удачливый в войнах
против печенегов и греков, у которых он отбил Херсонес (Керчь, что в
Крыму), предался после военных испытаний спокойной мирной жизни. И он
хотел иметь столько жен, сколько потерял в сражениях воинов. "У него
было много жен, – говорит одна версия этой легенды, опубликованная
в Венеции в 1772 году на сербском языке, – и, желая иметь жен всех
вер, он не только поклонялся самым разным идолам, но и хотел, из-за
своей страсти к женам и наложницам, сам исповедовать разные веры".
Это стало поводом для того, чтобы самые разные чужестранцы (греки,
арабы, евреи) поспешили отправить своих посланников к кагану, стремясь
как можно скорее обратить его в свою веру. Несколько большего успеха
по сравнению с евреями и сарацинами добился в ходе полемики,
происходившей при дворе кагана – говорит этот источник, – Константин
Философ, которого прислали греческие императоры. Однако каган никак
не мог принять окончательного решения, он колебался до тех пор, пока
не вмешалась одна его родственница, в которой можно узнать хазарскую
Третий источник, который свидетельствует о христианской трактовке хазарской полемики – Даубманнус, – считает, что эта новость испугала кагана. Таким образом, счастье повернулось к представителю евреев, особенно после того, как кагану стало известно, что христиане, так же как и евреи, почитают Ветхий Завет. Когда это подтвердил и Константин, каган полностью принял сторону участвовавшего в полемике романиста, который из Греции перебежал к хазарам и страстно выступал теперь за иудаизм.
– Из нас троих, толкователей снов, – сказал этот романиот кагану, – только я, раввин, не представляю опасности для хазар. Потому что за евреями не стоит калиф и его корабли с зелеными парусами или греческий василевс с крестом над своими армиями. Константин Солунский приведет за собой всадников с копьями, а я, еврейский раввин, принесу лишь талес для молитвы...
Так говорил раввин, и каган, вняв его доводам, уже совсем
было решился принять его сторону, как вдруг в полемику вмешалась
– Ты говоришь: кто жаждет богатства, пусть повернется к северу, а кто жаждет мудрости – к югу! Но почему же эти сладкие и мудрые слова ты говоришь мне здесь, на севере, вместо того чтобы на юге, в земле твоих отцов, наслаждаться Мудростью? Почему ты не идешь туда, где свет откладывает свои яйца, где века соприкасаются с веками, почему ты не пьешь там кислый дождь Мертвого моря и не целуешь песок, текущий вместо воды из иерусалимских источников косой струей, похожей на туго натянутую золотую нить? Вместо этого ты рассказываешь мне о том, что я вижу во сне темную ночь и лишь в твоей яви могу найти немного лунного света. Зачем ты говоришь мне это?
Еще одна неделя оскудела и истончилась. Она истратила свой самый торжественный день, о котором ты говоришь, что он начинается в Палестине, и который она ревниво берегла вплоть до сегодняшнего дня. Но теперь пришла и его очередь. Она отдает его неохотно, по частям. Возьми свой талес, возьми свою субботу и ступай. Ступай к Мудрости и скажи ей все, что хотел сказать мне. Там ты преуспеешь больше. Только имей в виду: тот, кто хочет захватить крепость, должен сперва захватить собственную душу...
Но напрасно я говорю тебе все это, потому что ты носишь свои глаза во рту и можешь увидеть что-нибудь только после того, как заговоришь. Я же думаю вот что: или плоха твоя пословица, или на юге тебя никто не ждет, потому что ждут там кого-то другого. Как же иначе можно понять, что ты оказался здесь, на севере, рядом со мной?
С этими словами принцессы Атех каган очнулся и сказал раввину, что слышал, будто евреи и сами признают, что Бог их отверг и разбросал по всему миру.
– Наверное, вы хотите обратить нас в свою веру затем, чтобы приобрести товарищей по несчастью, чтобы мы, хазары, как и вы, получили наказание от Бога и были рассеяны по свету?
Так каган отвратился от евреев и снова признал доводы Константина Философа самыми убедительными. Вместе со своими придворными он принял христианство, а греческому императору послал письмо, текст которого приводится в житии Кирилла и гласит:
"Ты, господин, прислал к нам человека, который и словами и делами показал, в чем свет христианской веры, и мы уверились в том, что это истинная вера, и приказали людям добровольно креститься..."
Другой источник говорит, что каган, согласившись с доводами Константина, совершенно неожиданно решил пойти на греков войной, вместо того чтобы принять их веру. Он сказал: "Веру не просят как милостыню, ее приобретают мечом". Он из Херсонеса напал на греков и, с успехом завершив поход, потребовал от греческого императора дать ему в жены одну из греческих принцесс. Император выдвинул одно-единственное условие – хазарский каган должен перейти в христианство. К огромному удивлению Царьграда, каган на это согласился. Так были крещены хазары.
