Старуха

То не столб небеса подпирает,
То не высится высокая башня.
То в широкой земле во Валашской
Стоит гора-медуница,
Упирается в пекло основаньем,
В небеса упирается макушкой.
На макушке черная лужа
В лужу смотрит древняя старуха,
Лужа кажет всякие дива:
Православные церкви святые,
Басурманские черные храмы
Да заморские чудесные земли.
Кажет лужа, по белой дороге
Идет убогий калека.
На убогом ветхая дерюжка,
На дерюжке заплата на заплате,
На каждой заплате прореха.
Выпрямляет старуха спину,
Зовет своих милых подружек,
Скликает болотных пиявиц
Да пекельных змей-огневянок.
«Поглядите, милые подружки:
По белой широкой дороге
Идет младой королевич,
На нем багряное платье
На челе золотая корона,
Ему править над Дакией романской,
Над всею землею Валашской,
От Тисы до синего Прута
И на юг до широкого Дуная».
Говорят старухе подружки,
Пиявицы и змеи-огневянки:
«Ты, верно, старуха, одурела:
То убогий идет по дороге».

Рассмеялась на то старуха,
С горы-медуницы спустилась,
Подходит к убогому, согнувшись,
Говорит ему: «Добрый прохожий,
Поцелуй меня в нежные губы,
Поднесу тебе горбушку хлеба».
Рукою махнул прохожий
И отправился дальше по дороге.
Догоняет его старуха.
Снова кличет: «Добрый прохожий,
Поцелуй меня в нежные губы,
Подарю золотую монету».
Вновь рукою махнул прохожий
И пошел своею дорогой.
В третий раз догоняет старуха,
Говорит ему: «Добрый прохожий,
Поцелуй меня в нежные губы,
Дам тебе за то власть над землею,
Надо всею Дакией романской,
Надо всею землею Валашской,
От Тисы до синего Прута
И на юг до широкого Дуная».
Не помедлил тогда прохожий,
Обнял нищий древнюю старуху,
Приласкал гадючье отродье.
Засмеялась радостно старуха,
Девять раз округ обернулась,
Обратилась красною девой:
На плечах золотые косы,
На ланитах багряный румянец,
Очи черные, как Черное море.

Говорит прохожему дева:
«Поедем, королевич, в столицу,
Сыграем веселую свадьбу,
Коронуем тебя короной
Надо всею Дакией романской,
Надо всею землею Валашской
От Тисы до синего Прута
И на юг до широкого Дуная.
Только дай, королевич, слово,
Что как мне служить ты будешь верно
И моей владычице-гадюке,
Так послужат и все твои потомки».
Сыграли они пышную свадьбу,
Воссел на престол прохожий,
Стал он править над Дакией романской,
Надо всею землею Валашской
От Тисы до синего Прута
И на юг до широкого Дуная,
Стал служить жене своей верно
И ее владычице-гадюке.

Родила ему старуха сына,
Сын растет прекрасным, как ангел,
Белотелым да златоволосым,
Воспитали его змеи-огневянки,
Напоили пекельные реки.
Стал служить своей матери верно
И ее владычице-гадюке.

Только думает думу князь Валашский,
Думу горькую лелеет воевода:
«Больно много взяла себе воли
Жена моя, древняя старуха:
Никто ей не смеет перечить,
Только встанет утром она с ложа,
Ей подносят малого младенца,
Она до костей его съедает,
Что не съест – отдает подружкам.
В полдень скармливают зрелого мужа,
А навечер древнего старца.
Все ее повеленьям служат,
Нет мне радости править над землею,
Надо всею Дакией романской,
Надо всею землею Валашской
От Тисы до синего Прута
И на юг до широкого Дуная,
Да и сыну радости не будет».
Повелел тогда князь Валашский
Повязать жену чугунной цепью,
Заточить ее в глухую башню,
Завалить все входы валунами,
Выходы засыпать мелким щебнем,
А подружек порубить на части,
Побросать в глубокую воду.
Заточил он жену в глухую башню,
Стал один над землею править,
Надо всею Дакией романской,
Надо всею землею Валашской
От Тисы до синего Прута
И на юг до широкого Дуная.

Вот прошел с тех пор год и неделя,
Занемог воевода Валашский.
Спит он только до середины ночи,
В середине отверзаются стены,
Из стены вылезает старуха,
За нею ее верные подружки,
Пиявицы и змеи-огневянки.
Хохочет в голос старуха,
В черном жерле шатаются зубы.
Говорит: «Не побрезговал ты властью
Надо всею Дакией романской,
Надо всею землею Валашской
От Тисы до синего Прута
И на юг до широкого Дуная,
А меня повелел запрятать в стену.
Коли так, то все твои потомки,
Твои чада все и домочадцы,
Все твои прислужники и слуги,
Да живущие землею христиане,
Что в земле Валашской родились
Мне служить будут верой и правдой
И моей владычице-гадюке
Пока ходят под Божьим небом
И когда опустятся в могилу,
До тех пор, пока не рухнет небо,
Не остынет жаркое пекло,
Не вернется на суд Спаситель
И не встанут мертвые из гроба».
Как сказала древняя старуха,
Тут же умер воевода Валашский.